Константин Манос является одним из самых известных магнумовских стрит-фотографов, фотографирующих на цвет. И конечно на «Лейку». В одном из интервью он говорит: «С самого начала я чувствовал себя чужаком, наблюдающим из окна за окружающими меня людьми. Со временем это окно превратилось в видоискатель «Лейки».

Первые книги фотографий Константина Маноса «Греческое портфолио» и «Бостонцы» были черно-белыми. Трудно не заметить в этих книгах эстетического влияния Роберта Франка с его «The Americans» и Бруно Барби «The Italians». Однако после появления книги цветных фотографий «American Color» фотографии Маноса завоевали свое особое место в истории фотографии.

Случайные уличные сцены, пересечения ярких цветовых пятен, будучи помещенными в пределы фотографического кадра, становились произведениями искусства, сходными с картинами художников-абстракционистов того времени. Обширные цветовые плоскости, простые сюжеты еще больше увеличивали это сходство.

Название книги «Американский Цвет» определило содержание всей серии, типологизирующей цветовое пространство Америки. Национальные особенности цвета и цветовосприятия — отдельная тема, которой предпочту не касаться. Но хочется отметить, что если есть страны, в которых жалеешь о недостаточной цветовой широте фотопленки, то это, конечно, Америка. Свежесть и первозданность каждой цветовой поверхности от неба до придорожной рекламы долго не оставляет сны путешественника.

* * *

С детства моей любимой игрушкой был калейдоскоп. Заглядывая в пыльную дырочку можно увидеть бесчисленные сочетания цветных стеклышек, отраженных в зеркальных стенках. После поворота трубки — прежний узор разрушался, чтобы не повториться никогда, но следующая его реинкарнация была не менее привлекательной и загадочной. При этом каждый узор не зависимо от преобладающего в нем цвета имел свойство полной законченности и внутренней целостности. Так и не иначе. Крошечный участок цветового беспорядка, размноженный в бесконечных зеркалах, приобретал черты законченной и ненарушимой гармонии. Случайность, возведенная в закономерность, хаос, порождающий строгий порядок. В любом повороте магического инструмента таилась упорядоченность и симметрия мироздания.

И удивительно — каждое сочетание цветов вызывало у меня определенные воспоминания и ощущения. Как будто некто нажимал цветные клавиши, связанные тоненькими струнами с самыми пыльными уголками моей памяти.

Уже сейчас, решив провести маленький эксперимент, я снял переднее стекло калейдоскопа и направил трубу на фотографии Константина Маноса. Эксперимент подтвердил мою гипотезу — передо мной были пестрые картинки, которые представила реальность, ставшая большим калейдоскопом.

Перелистывая каждую страницу «American Color», замечаешь, что составляющие цвета (синева неба, яркость одежд на калифорнийском солнце) не изменились, но как в калейдоскопе изменилось их сочетание и взаиморасположение, изменив тем самым впечатление и смысл картинки. При этом событийный смысл изображения порою совершенно отделен от цветового сюжета. Как два параллельных текста — о том же, но совершенно по-иному.

На картинке — дама в бирюзовом, открывающая дверь в бирюзовое же свое жилище. Главные герои драмы — тревожные оттенки бирюзового, напряженное сочетание красного и темно-зеленого, белый и оттенки темно-серого только подчеркивают эти противоречия. В данном случае сюжет фотографии служит вспомогательным каркасом для главного — на его куцых ветках расцветает буйная и независимая жизнь цветовых оттенков.

Начинает казаться, что сюжет фотографии вообще перестает иметь какое-то значение. Есть только сочетание мощных цветов и абстрактное их переплетение, как на картине Пита Мондриана. Есть энергия цвета. Есть мелькание оттенков калейдоскопа. Их сочетания друг с другом, пышущая энергия цвета, освобожденного от реальной формы. Собственно к этому и стремились живописцы начала 20го века.

В абстрактной картине стараешься высмотреть какие-то знакомые очертания — как в облаках или в складках гор — слонов-верблюдов-лошадей. На этом и была основана концепция живописи случайных очертаний — например Макса Эрнста. В фотографиях Маноса напротив — приходится абстрагироваться от геометрии внешнего мира и наблюдать жизнь цветовых пятен и их взаимопроникновений. Кинетическая энергия цвета, накопленная фотографией, детонирует при рассматривании и ведет к непредсказуемым последствиям.

Так в литературе важнее как, а не о чем. Забывая о странных персонажах фотографий Маноса, начинаешь рассматривать приключения красного в стране зеленого, злоключения синего в стране бирюзового. Можно проследить эволюцию каждого цвета по отдельности по всей книге — красный — сквозная нить — на каждой странице — точкой, плоскостью, линией.

Вот синий, голубой, вот темно зеленый, вот — рубиновый и это тревожно — как намек, который никто уже не объяснит, как невыполненное обещание. Цвет — как запах, которым невозможно обладать — только короткий стремящийся к нулю миг — и укол невозможного бытия и ясности.

Константин Манос замораживает пестрые картинки в одном кадре — делая из них сложный и закономерный узор — или цветной узел, который невозможно распутать.

Константин Манос завораживает зрителя кружением калейдоскопа реальности.

Напряженный самодостаточный цвет переливается на каждой фотографии, а сама книга — как сложносочиненный персидский ковер, живущий каждой своей цветовой нитью.

Цветная мозаика магазинов, автомастерских, крикливой рекламы упирается в океанское побережье и, распадаясь, продолжает свое существование небом, облаками, волнами. В другом невидимом простому глазу состоянии, доказывая внутреннее единство окружающей действительности. Запах моря — сладкий запах свободы, неотделимый от шума ветра в ушах, от бормотания волн — от всех немыслимых оттенков сине-зеленого, от ощущения пустоты и простоты, простирающегося во всех направлениях. Этот пестрый ковер хочется рассматривать долго-долго, перебирая нитку за ниткой. Пестрый ковер реальности.